Auditorium - Фрилавник:
О, швабра, швабра, где моя любовь?...
Дине Рубининой
Я сейчас открыл только что -- я могу под голову положить ногу. Я так увлекся этим занятием, даже не заметил, как к нам домой явился учитель по рисованию Василий Васильевич Авдеенко.
-- Ваш сын, услышал я, -- на уроке постоянно рисует чудовищ.
-- А надо что? -- испуганно спросила мама.
-- Букет ромашек с васильками, -- ответил ей Василий Васильевич. -- Я ставил им сухой початок кукурузы, пластмассовые фрукты в блюде, гипсовый шар... Я задавал "парад на Красной площади", "уборку урожая", "портрет вождя кубинской революции". А он -- чудовищ да чудовищ! У вас благополучная семья?
-- Благополучная, -- сказала мама.
-- А Антонов -- желанный ребенок?
-- Желанный, -- сказала мама. -- Да вы проходите! Мы как раз садимся обедать.
Сидим: я, папа, Василий Васильевич -- и ждем. Ждать маминого обеда можно сутки. Папа говорит:
-- Люся, Люся! Мы не такие долгожители, чтобы тратить четыре часа на обед...
-- Холодная закуска! -- объявила мама. -- Салат с крабовыми палочками. Кто-то крабовые палочки выел, -- предупредила она. -- Остался один лук.
Перешли к супу. Папа съел три ложки и закричал:
-- Фу! Не могу есть такой суп. Это похоже на национальное блюдо, только не известно, какой нации.
-- Если вы будете меня критиковать, -- обиделась мама, -- я засну летаргическим сном. Буду лежать и спать и ничего не делать по хозяйству. А ты, Михаил, ни на ком не сможешь жениться, ведь я-то буду жива!..
На второе она приготовила курицу. Курица у нее вся в перьях. Тушеная курица в очень больших перьях.
-- Все! -- закричал папа. -- Вожделение сменилось отвращением. Тут можно с голоду умереть среди еды. Кстати, мой папа развелся с моей мамой только из-за того, что она недосаливала!
-- Твой папа, -- сказала мама, -- очень любил отмораживать холодильник.
-- Вот он простудился, заболел и умер, -- говорит папа.
-- Я хочу быть японским отшельником, -- сказала мама.
-- А я люблю невкусно поесть, -- говорю я. -- Я приспосабливаюсь к невкусной пище, к плохому воздуху, чтоб если что -- я был готов.
-- И мне нравится ваша кухня, -- вдруг вымолвил Василий Васильевич. Он казался толстяком среди нас. Мы все суховатые, голубоватого цвета, как бабушки обветшалые.
-- Понимаете, -- говорит, -- люди в пищу стараются употреблять то, что устоялось веками. Русские любят пареное, другие национальности любят рыбу. Но я ценю эксперимент во всем. Даже в такой рискованной области, как кулинария.
-- Я тоже так считал, -- крикнул папа, -- пока у меня фигура не стала, как у какой-то букашки!
-- Я тебе изменю меню, -- пообещала мама.
-- Не слушайте никого, -- сказал Василий Васильевич. -- Когда человек ест вашу пищу, его ничто не может остановить, даже целящийся из револьвера бандит.
-- Да у нее образ жизни грудного ребенка! -- крикнул папа.
-- Люблю теплый семейный круг, -- Василий Васильевич встал из-за стола. -- Это немного похоже на рай.
-- Я хочу быть старой джазовой певицей, -- сказала мама.
Через два дня он позвонил нам по телефону.
-- Я простудил шею, -- произнес он слабым голосом. -- И снаружи. И изнутри. Аспирин!!! Аспирин!!! Аспирин... -- Василий Васильевич пробормотал адрес и повесил трубку.
А мы -- я и папа -- отправились его навещать. Он встретил нас в полумраке со щетиной на щеках. Окно занавешено. Света не зажег. Картины у него -- приключения какого-то Пэрдо, который живет в военных лагерях.
Папа говорит:
-- Это вы сами нарисовали?
-- Сам.
-- Красиво! -- сказал папа.
Василий Васильевич пожал ему руку:
-- Вы единственный, кто понимает меня, -- сказал он.
Папа молча натер ему шею скипидаром.
Потом мы немного посидели у окна, глядя, как зажигаются звезды. Я спел им две песни собственного сочинения: "Наша жизнь сплошная горечь" и "О, швабра, швабра, где моя любовь?"
Василий Васильевич обнял меня и прижал к своей груди.
-- Не беда, что ты двоечник, Антонов, -- сказал он. -- Поэту не нужна математика. Поэту вообще ничего не нужно: все остальное только заботы -- история, природоведение, русский...
Когда мы уходили, папа спросил:
-- Вам правда нравится, как готовит моя Люся? Кроме шуток?
-- Нет, -- ответил Василий Васильевич. -- Но я почувствовал к ней такую симпатию! Я никогда не скажу ей ничего неприятного, хотя я очень привередлив в еде.
-- Но послушайте, -- зашептал папа с горящим взором. -- Девять лет я прошу ее не резать ножом, который дает ржавый запах. У нее нос не работает совсем, а у меня нюх, как у английского сеттера. Нет, она все равно будет резать вонючим ножом, доводя меня до исступления.
-- Тут надо что? -- Василий Васильевич сделал огромную паузу. -- Унять обоняние.
Вскоре он выздоровел, и мы пригласили его к нам в Уваровку. Еще было только начало сентября, он бродил по огороду, высматривая, как живут в палых листьях жабы, и со счастливой улыбкой в мисочку собирал черноплодную рябину.
-- Надо замотаться шарфом, -- посоветовал ему папа, -- у вас очень шея, Василий Васильевич, уязвимое место.
-- Он нарочно терзает нам сердце, -- сказала мама и вынесла на крыльцо шарф.
А он сиял и прямо на дереве щупал, не срывая, антоновские яблоки.
-- Нет ничего прекраснее, -- говорил он, -- вида зреющих яблок!
-- А зреющих слив? -- спрашивал из окна папа.
-- Ничего!
-- А зреющих груш?
-- Тоже нет!
-- А камыша в болоте?
-- Нет ничего прекраснее всего этого! -- отвечал Василий Васильевич.
Потом мы варили картошку и ели ее с чесноком.
-- Чеснок я делаю так, -- рассказывала мама, -- чищу зубы, споласкиваю рот одеколоном, жую чеснок и выкладываю его в готовое блюдо.
-- У нас в России, -- говорил папа, -- люди не самые умные, но самые смелые.
-- До свиданья, сегодняшний день! -- сказал Василий Васильевич на прощанье. -- Если б вы знали, как я рад, что вы -- в ы!
-- Еще увидимся! -- махнул рукой папа.
Наутро Василий Васильевич, разодевшись в пух и прах, пришел с белою гвоздикой в красной кофте -- снегирь на снегу.
-- Дорогие мои! -- он влюбленными глазами смотрел то на маму, то на папу, то на меня. -- Я хочу сделать вам предложение.
-- Предложение ч е г о ??? -- спросил папа.
-- Я хочу предложить, -- заявил Василий Васильевич, -- свою руку и сердце.
-- Кому??!
-- Вам троим, -- говорит он, -- мне все тут понравились. особенно вы, Михаил, -- вы такой приветливый, дружелюбный. Я принес вам в подарок хлопчатобумажные носки.
-- Милая, родная, -- обратился Василий Васильевич к маме. -- Вы похожи на этот цветок. А когда вы состаритесь, я куплю вам саксафон. Это будет умопомрачительная картина: маленькая старушка, сухонькая, наяривает на саксофоне...
Повисло астрономическое молчание.
-- Но позвольте, Василий Васильевич, -- проговорил наконец мой папа. -- Есть здравый смысл! И какая-никакая, а честь! У нас абсолютно укомплектованная ячейка!..
-- Возможности жизни безграничны, -- сказала мама. -- Миша! Я поняла: мой идеал мужчин -- не только сутулые и долговязые, но также маленькие и шарообразные.
-- Вы режете меня без ножа, -- простонал папа. -- Василий Васильевич художник, он завазюкает нам всю квартиру.
-- Я буду аккуратно! Вот увидите! -- просился Василий Васильевич.
-- У нас тут что?! -- взревел папа. -- Львиный прайд? Племя тумбо-юмбо? Василий Васильевич, дорогой, мы с удовольствием встретимся с вами, даже устроим ужин в вашу честь...
-- Не надо ужин, -- заартачилась мама. -- Столько возни!
-- Можно же сосиски! -- прошептал папа. -- Люся! Люся! -- воскликнул он. -- Я проштрафился? Я говорю тебе мало ласковых слов?
Мама подошла поближе и заглянула ему в лицо.
-- Ты мой, -- сказала она, -- самый лучший, любимый, единственный Миша!
-- А он? -- грозно спросил папа.
-- А он наш единственный Вася!..
-- Я умоляю вас, станьте моей семьей, -- подхватил Василий Васильевич. -- Мы устроим праздник, бразильский карнавал. Мы будем танцевать в набедренных повязках и жечь бенгальские огни. И мы еще увидим небо в алмазах!..
-- Возьмем его! -- мы с мамой закричали. -- Возьмем!
И заплакали.
-- Ну ладно, ладно, -- сказал папа, -- ладно, только не плачьте!
Как здорово мы зажили! Не было никакой неразберихи. Теперь когда у нас с мамой их стало двое, мы вообще ели один раз в день, но очень плотно и на ночь.
По воскресеньям к нам бабушка приезжала с котлетами.
-- А вот и котлеты! -- завидев ее, говорил Василий Васильевич.
-- Редкий зять, -- радовалась бабушка, -- так любит свою тещу, как мои Вася и Миша.
Спали они со мной в детской -- валетом. Мама к нам зайдет, укроет их, меня посмотрит, поцелует и отправляется к себе.
А как они дружно ходили в магазин!
-- Давай мы понесем, -- кричали они маме, -- все сумки! Все-все-все! Давай все! Иначе зачем тебе мужья?
-- Чтобы их любить! -- отвечала мама.
-- Нет! -- кричали они на всю улицу. -- Чтобы носить тяжести! А ты будешь нести одни цветы и укроп.
Василий Васильевич настоял, чтобы мы взяли его фамилию и стали Антоновы-Авдеенко. А мой папа поставил условие, чтобы он стал Авдеенко-Антонов. Единственный раз они не поладили, когда Василий Васильевич попросил меня, чтобы я в своей жизни пошел по его стопам.
-- Только через мой труп! -- сказал папа. -- Будет художником -- будет жить очень бедно. Лучше пусть идет в армию, обмундирование дадут, бесплатная еда...
Василий Васильевич надулся и долго ни с кем не разговаривал. Наутро, в предрассветной синеве, он разбудил папу.
-- Михаил, -- недовольно сказал он. -- Вы брыкаетесь.
-- Тысяча извинений, -- забормотал папа. -- Мне снилось, что я тону.
За завтраком, между яичницей и чаем, Василий Васильевич объявил, что он уходит в другую семью. Мы чуть не умерли с горя, когда это услышали.
-- Василий Васильевич! -- сказал папа. -- Мы проштрафились? Мы говорим вам мало ласковых слов?
-- Я т а м н у ж н е е, -- ответил Василий Васильевич.
Мама плакала. Папа метался из угла в угол, как ягуар.
-- Ума не приложу, -- говорил он, -- неужели невозможно жить одновременно и тут и там?
-- Те узнают, будет тарарам, -- объяснил ему Василий Васильевич.
-- Иногда люди до абсурда доходят своей какой-то негибкостью! -- возмущался папа.
О, швабра, швабра, где моя любовь? Расставаясь, Василий Васильевич подарил нам сухой початок кукурузы.
Из детской книжки Марины Москвиной "Моя собака любит джаз", Москва, изд. Олимпионик, 1997г., 20000экз.
Любви!
Арви Хэкер
(AtH//UgF@hMoscow)
[ К оглавлению ]
|
